вида спорта обязательна доска3: приблизительно пяти футов в длину и шириной с тело человека, выпуклая с обеих сторон, тщательно отполированная и закруглённая на концах. Она высоко ценится, неизменно смазывается после использования и подвешивается на виду в жилище своего владельца.

Расположившиеся на пляже купальщики сотнями входят в воду и, проплыв под валами волн, оказываются далеко в море, остановившись только на сравнительно спокойном пространстве. Здесь, улёгшись на свои доски, они спокойно ждут приближения водяной лавины. Захватывая их, она несёт их к берегу, увеличивая объём и скорость, пока они не помчатся вдоль водяной стены, как вдоль гладкого, ужасного края Ниагары. Нависая на стороне этого свитка, смотря с него вниз, как с пропасти, купальщики громко кричат, каждой конечностью в движении сохраняя своё место на самом гребне волны. Если они отстанут, другие волны, что следуют за ними, накроют их, перевернут и бросят вперёд, как непременно вы были бы растоптаны конём, на котором ехали. Это как командир во главе конницы: вы должны быть всегда на высоте.

Опытный пловец меняет своё положение на своей доске, наполовину привстав, и скоро, стоя на обеих ногах, как наездник на арене, стремительно несётся, балансируя собой в вертикальном положении.

Наконец всё теряется в порыве и паре, поскольку переросшая лавина обрушивается как бомба. Ловко выныривая, пловцы обеспечивают себе выход и, как тюлени на Оркнеях, стоя выносятся на берег.

Бросив якорь на ровной воде, на некотором расстоянии от этой сцены, мы прошли вперёд и, встретив группу отдыхающих, спросили об Ухиа, их короле. Он находился в морской пене. Но, оказавшись близко, он обнял Медиа и поприветствовал всех.

Искупавшись, к вечеру Ухиа и его подданные вернулись к своему каноэ, а мы – к нашим.

Причалив в другой части острова, мы прошли долиной, называемой Монлова, и вскоре разместились в очень приятной резиденции нашего хозяина.

Вскоре был накрыт ужин. Но хотя блюда были изысканные и красное вино пенилось со всех сторон, как гнедая лошадь на арене, всё же мы отметили, что, несмотря на заряд от хорошего спортивного дня и энергию от своего превосходного хорошего настроения, наш хозяин Ухиа был всё ещё капризен.

Баббаланья заметил:

– Мой господин, он наполняет винные чашки для других, чтобы те их осушили.

Но король Медиа прошептал:

– Хотя Ухиа и выглядит печальным, нам следует быть радостными, весёлыми людьми.

И многие повеселели и весело пошли к своим циновкам.

Глава XCI

О короле Ухиа и его подданных

Как ему и приличествовало, Ухиа имел царское жилище, и вполне просторное. Ниже его располагались сто слуг, лишь ночью укладывающихся спать. И он давно распустил своих девиц.

Вырванный из объятий сирен, «Они не будут более иссушать и разрывать меня, – кричал он, – моя судьба командует мной. Я стану мужественным. Киви! Не буду я больше обнимать талии».

– С того самого времени, – рассказывал Плетёная Борода, – молодой Ухиа раздался, как вершина пальмы; его бёдра стали мускулистыми, как ветвь баньяна; его руки обрели силу акульего хвоста, а его голос стал звучным, как раковина. И теперь он посвятил всего себя выполнению судьбоносной задачи, состоящей в том, чтобы целиком переместить Охоноо в центр лагуны во исполнение старого пророчества, звучащего таким образом: «Когда определённый остров снимется со своего места и займёт середину неподвижной воды, тогда правитель этого острова станет правителем всего Марди».

Задача была тяжела, но как велика награда! Он принялся выполнять её, и весь Охоноо помогал ему. Не руками, а призывая фокусников. К настоящему времени, однако, напрасно. Но у Ухиа оставались надежды.

Теперь, сообщив обо всём этом, Баббаланья сказал Медиа:

– Мой господин, если непрерывное нетерпеливое ожидание чего-то большего будет лучше, чем уступки в существующих вещах, то тогда покажется диким, что Ухиа должен будет эту веру принять к сердцу, как своих жён. Но, мой господин, эта вера такова, что отнимает у него его дни, превращая ночи в сладкое забытьё. Из-за этого пророчества к доминированию над всем Архипелагом он бранит богов за медлительность и проклинает себя, как лишённого своих прав; более того, как не имеющего и вырванного у него того, чем он никогда не обладал. Недовольство будет затмевать его горизонт, пока он не охватит его рукой. «Самый несчастный из полубогов, – кричит он, – ведь я заперт на этом ничтожном островке длиной лишь в сто пятьдесят лиг, когда множество обширных империй не принадлежит мне как своему господину». Всё же и самому тоже Ухиа завидуют. «Ах! – кричит Карролоно, один из его вождей, владелец аккуратной небольшой долины. – Вот я зажат в этой крохотной клетке среди гор, когда этот великий король Ухиа – господин целого острова и каждой кубической мили в нём». Но и этому же самому Карролоно завидуют. «Тяжек и жалок удел мой, – кричит Донно, один из его арендаторов. – Вот я оставлен и брошен на эту ничтожную плантацию, когда моему господину Карролоно принадлежит целая долина в десять длинных парасангов от утёса до моря». Но Донно также завидуют. «О, проклятая судьба! – кричит его слуга Флавона. – Вот меня заставляют тащиться, потеть и трудиться весь день, когда мой владелец Донно в действительности только командует». Но другие завидуют Флавоне; и тем, кто завидует ему, завидует, в свою очередь, даже прикованная к постели Манта, которая, желая умереть, тяжко стонет: «Я оставлена негодяями! Здесь я, несчастная, погибаю, в то время как множество нищих слоняются и живут!» Но, конечно же, ни один не завидует Манте?! Да сам великий Ухиа. «Ах! – кричит король. – Вот я раздражён и замучен стремлением, никакого покоя ни ночью, ни днём; на моём черепе натёрты раны от этой проклятой короны, что я ношу, в то время как это позорное существо Манта является в виде призрака, чтобы досадить мне».

Напрасно мы блуждали вверх и вниз по этому острову и заглядывали в самые укромные уголки: никакой Йиллы там не было.

Глава XCII

Бог Киви и пропасть Оп Мондо

Одним из интересных объектов в Охоноо была оригинальная статуя бога воров Киви, который с незапамятных времён являлся опекающим остров божеством.

Его святилищем была естественная ниша в утёсе, обнесённая стеной, в долине Монлова. И здесь стоял Киви со своими пятью глазами, десятью руками и тремя парами ног, оснащённый всем, что требовалось для того призвания, которому он был посвящён. Мощь его хватательной силы заключалась в руках, где каждая конечность преумножалась, поскольку ладоней было дважды по пять – и пятьдесят пальцев.

Согласно легенде, Киви выпал из золотого облака, уйдя по бёдра в землю, разбросав почву повсюду вокруг. У трёх задумчивых смертных, прогуливающихся в то время, было мало шансов на спасение.

Замечательное подробное описание, и ни один из наших путешественников не посмел усомниться в нём. Разве нам не показали место, где идол упал? Мы спустились в ложбину, теперь заросшую зеленью. Бесспорно, сам Киви ручался бы за правдивость имевшегося чуда, но он, к сожалению, был нем. Но, безусловно, самым убедительным аргументом, свидетельствовавшим в поддержку этой истории, было копьё, которое вынесли жрецы Киви наружу для Баббаланьи, чтобы тот его рассмотрел.

– Позвольте мне посмотреть на него поближе, – сказал Баббаланья. И, повернув его много раз, с любопытством осмотрел его. – Замечательное копьё, – вскричал он. – Несомненно, мои преподобные, что это же самое копьё, должно быть, убедило многих несогласных!

– Нет, самых упрямых, – ответили они.

– И все они впоследствии использовались в качестве дополнительного убеждения в правдивости легенды?

– Конечно.

От моря до святыни этого бога прекрасная долина Монлова поднимается с мягким уклоном, едва заметным, но после поворота по направлению к воде каждый с удивлением оказывается высоко поднятым от её поверхности. Пройдите, и тот же самый тихий подъём обманет вас, и долина сужается, и с обеих сторон вырастают утёсы, пока,